Во время разговоров с мамой каждый раз внутренне оживляюсь, когда она начинает рассказывать всякие интересности о деревне. Мне кажется, это чувство - острое, колючее, искромётное - тоски по земле, по малой родине я испытываю едва ли не впервые. Раньше в этой бесконечной суматохе общежитие-универ-работа-универ-общежитие мысли о доме были разве что фоновыми, и грусть легко купировалась звуками родного голоса, раздающихся из динамика телефона. Теперь всё как-то иначе.
Я хочу варить кофе в гейзере по утрам для себя и для мамы, хочу сидеть с книгой на пирсе и смотреть на тихую рябь озёрной глади, вдыхать совершенно особенный запах глинистой почвы, ивовой коры, мха и вольной воды, слушать ветер, раскачивающий сухие скелеты некогда зелёного тростника; хочу ходить на прогулки с собакой в лес, увидеть одинокого лебедя на дамбе и наконец-то нагладить вдоволь нашего лучшего в мире кота-академика.
Наверное, самый действенный способ понять, что тебе действительно дорого - это временно потерять дорогу туда, где тебе было хорошо. Не уехать категорично и навсегда, а именно потерять дорогу. От 'категорично' веет давно принятым в глубине души решением - бетонным фундаментом и стенами из булыжников, а от 'потерять дорогу' - надеждой, что ее можно найти.

Иногда хочется обычного человеческого - участвовать в беседах, высказывать мнение, делиться впечатлениями. Но внезапное осознание своей неловкости во всём этом - жёсткий и красивый удар в солнечное сплетение излишне самонадеянных мечтаний. И можно наматывать километры на пятки в вечернем тоскливом сумраке улиц, без устали репетируя в голове разговоры, которые никогда не состоятся. А можно читать книги, невероятные по сюжету и творческому воплощению автора в них, но никогда - абсолютно и никогда - ничего никому не советовать, не предлагать обласкать взором и словом. Я не чувствую себя обделенной в чем-то все эти долгие годы молчания. Но иногда проскальзывает - едкий, мелочный страх (молочные реки, кисельные берега), что я открою рот, но никто меня не услышит. И вот так - вдребезги - разлетятся тщательно взлилеянные намерения, и зря потраченные молекулы атф превратятся в пар.

Как называется крайне деструктивный паттерн поведения, который диктует мне необходимость в минуты отчаяния закрыться - как в сундук - в затравленный видеоряд какой-нибудь до дыр засмотренной сентиментально-банальной истории?

Это трагическое состояние перманетной удрученности, когда душа просит отчаянных решений и поступков, а обстоятельства диктуют лишь одну возможность реальности - пить в одиночестве пиво ночью в опустевшем общежитии, услаждая свой взор замечательным произведением глубоко прокоммунистического писателя, повествующего о буднях молодой учительницы в снежной глубинке.
Чудесная книга. Жестокая книга. Как будто не о людях своего возраста читаю, а о пришельцах из далёких, непостижимых вселенных.

Самое опасное в любви - это глубоко уверовать на начальных этапах знакомства, что вот, дескать, наконец-то, я нашла его, он - исключительный и неповторимый, и теперь будет для меня всем - братом, которого всегда хотела, подругами, которых никогда не было, чутким родителем, понимающим педагогом, пылким любовником и бог весть ещё кем. Я обожаю растворяться в людях и наивно ожидаю от них же такого же пагубно-жертвенного отношения ко мне. Это грустно и отвратительно, эти мрачные манипуляции, суть существования которых вы оба осознаете лишь спустя годы, когда флёр гребанного романтизма рассеивается и уступает место выщербленной как монетное ребро реальности.

Как только началась дистанционка, я лишилась последней объективной и важной причины покидать эти милые, прекрасные, драгоценные четыре стены, в которые я так люблю замуровываться. Просыпаюсь, завтракаю, занимаюсь, читаю, подолгу смотрю в окно, ловя на ресницах переменчивые световые градиенты.
Вчера сходила на работу - добила там 'Бунт на Кайне' Кронина, приняла несколько пациентов, перекрутила инструменты, съела рисовую кашу с курицей в обед.
Не знаю, о чём писать, о чем говорить с людьми. Все такие беспокойные, неистовые, шатают стены моих индифферентных настроений, возведенные таким тетаническим трудом.
Посмотрела сериал про побег девушки из суровых реалий хасидской общины - 'Неортодоксальная'. Редко смотрю что-либо, но то есть одна из ситуаций, когда вещь дико зашла.
Вот, собственно, и все новости (старости).

Слушаю garden city movement перед сном.

Меня оглушают и погружают в зыбучие топи тревожности звуки машин скорой помощи, доносящиеся из открытого окна. И днём, и ночью этот неукротимый гул. Я перестала читать новости, чтобы меньше дёргаться во сне. Я тактичным молчанием стараюсь гасить любые попытки родственников заставить меня как-то прокомментировать очередной инфошум на медицинскую тематику. Я стараюсь сделать так, чтобы до пика у меня не отвалилась жопа от страха, ведь если он настанет - такой, как там; как бешеная смертоносная косилка, стригущая людей - то мне, мне придётся быть на передовых.
Важно сохранять трезвость рассудка.

Истинное лицемерие - ходить и третировать своих подчинённых, проверяя на предмет наличия масок, перчаток и шапок, мотивируя себя не заботой о людях, а отнюдь не маловероятной возможностью получить люлей от администрации, санстанции и прочих насквозь картонных бюрократических контор.

Привычка постоянно что-то читать вкупе с внезапно обнаружившейся иппохондрией довели меня до информационной интоксикации. Сложно жить в городе 'с особенным климатом', пронзительные ветры которого так и норовят загнать песок под линзы. Читаю, читаю, а потом в страхе иду на работу, судорожно глотая в перерыве между приёмами ядрено-лимонный зелёный чай из термокружки.
Осилила три романа Арчибальда Кронина залпом. 'Цитадель' понравилась больше всех.
Хочется написать о мужчине, но я с сожалением обнаружила, что писать интересно могу лишь о непостижимых. И непознанных. Как-то так. Глупо было думать, что любовь сильнее расстояния в три тысячи километров. Я его не виню ни в чём. И себя тоже. Наконец-то. Мы как-то так решили, что в свете нынешних непростых и вирусных обстоятельств факт того, будем ли мы когда-нибудь вместе, имеет отнюдь не главенствующее значение.
Мрачно смотреть на эти берёзовые ветки, гротескными щупальцами обрамляющие из то сгущающейся, то расссеивающейся темноты мое окно. Мрачно думать, что единственные объятия, в которых я сейчас могу найти утешение - это объятия колючего казенного общажного пледа, обутого в неказенный пододеяльник.

Если что-то или кто-то кажется тебе в данный конкретный момент твоей жизни слишком важным - вплоть до истерики от осознания необладания этим самым бриллиантовым, то соберись и просто выйди за дверь. Можешь тихо закрыть ее или хлопнуть со всей дури - метод исполнения данного ритуала не столь критичен в рамках своей сути. Главное - результат. Ты должен понять, что априори ни один интерес не стоит момента. Того самого, когда ты наедине с собой и абсолютно стерилен - никаких мотивационных характеристик в радиусе тысяч км. Эдакая пустыня на краю мироздания.

Только в сравнении познается истина: рядом с людьми этого типа я никогда не захочу быть. Отвратительные самодовольные фантики с дорогих, но невкусных конфет.